Два символа почитания памяти павших солдат — вечный огонь и красный мак. Какие культурные смыслы стоят за ними?

Для человека не только христианской веры, но и просто христианской культурной традиции словосочетание «вечный огонь» не может не звучать зловеще. Ибо в Евангелии оно символизирует загробные муки тех, кто отверг Бога: «Идите от Мене, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его» (Мф.: 25, 41). Православные люди в молитвах просят Господа: «Избави мя огня вечнующаго».

Иван Бунин, несомненно, принадлежал этой христианской культуре. Однако для огня, с 1923 года горящего у могилы Неизвестного солдата под Триумфальной аркой в Париже, великий русский писатель избрал возвышенные слова: «Под триумфальными вратами галльской доблести неугасимо пылает жаркое пламя над гробом безвестного солдата» («Миссия русской эмиграции», 1924).

Дело в том, что это вовсе не «вечный огонь». Пламя под Триумфальной аркой называется la flamme de souvenir, это можно перевести как «мемориальный огонь», «пламя памяти». А тот огонь вечный, который ждет дьявола и его сторонников, во французском тексте Евангелия от Матфея именуется совсем иначе — le feu eternal («Retirez-vous de moi, maudits, allez dans le feu éternal, préparé pour le Diable et pour ses anges»). К могиле Неизвестного солдата выражение le feu eternal французами, естественно, не применяется.

Важен и культурный контекст, в который помещено символическое пламя у могилы. Распоряжение о строительстве Триумфальной арки было отдано Наполеоном в 1806 году, сразу после сражения под Аустерлицем. Самый знаменитый полководец французов (да, пожалуй, и всей Европы) не дожил до окончания строительства, но траурный кортеж с его гробом, доставленным с острова Святой Елены, все-таки проехал под аркой в 1840 году. Впоследствии торжественной погребальной церемонии с остановкой под сводами Триумфальной арки удостоились разные выдающиеся французы, в основном полководцы. Неизвестного солдата сначала собирались похоронить в Пантеоне, но общественное мнение настояло именно на Триумфальной арке — воплощении, как уважительно выразился Бунин, «галльской доблести».

В 1937 году эта могила безвестного участника Великой войны вдохновила Осипа Мандельштама на «Стихи о неизвестном солдате». В одной из его редакций прямо говорится о том, что память места включает и кампании Наполеона:

Там лежит Ватерлоо — поле новое,
Там от битвы народов светло:
Свет опальный — луч наполеоновый
Треугольным летит журавлем.
Глубоко в черномраморной устрице
Аустерлица забыт огонек,
Смертоносная ласточка шустрится,
Вязнет чумный Египта песок.

В окончательном варианте стихотворения таких строк нет, однако память о наполеоновской эпохе веет и здесь:

Будут люди холодные, хилые
Убивать, холодать, голодать.
И в своей знаменитой могиле
Неизвестный положен солдат.
Научи меня, ласточка хилая,
Разучившаяся летать,
Как мне с этой воздушной могилой
Без руля и крыла совладать.
И за Лермонтова Михаила
Я отдам тебе строгий отчет,
Как сутулого учит могила
И воздушная яма влечет.

Михаил Лермонтов в этом контексте — прежде всего, автор стихотворения «Воздушный корабль», романтической элегии о Наполеоне, раз в год на одну ночь выходящем из могилы в тоске по «Франции милой».

«Люди холодные, хилые», положившие жизнь на Первой мировой, оказываются причастны доблести прежних времен — как в местоположении могилы под Аркой, так и в стихотворении Мандельштама, которое завершается словами французского Неизвестного солдата:

 …и столетья
Окружают меня огнем.

В еще большей мере слова о столетиях, окружающих могилу, применимы к захоронению Неизвестного солдата в Вестминстерском аббатстве (если быть точными, то в Соборной церкви Святого Петра в Вестминстере). Его окружает, можно сказать, вся великая история Британии. В этом храме более чем 600 лет короновались английские короли, здесь же похоронено большинство из них. Каждый день в каком-либо из многочисленных приделов этой громадной лондонской церкви служится Божественная литургия. Сакральным центром собора является рака с мощами основателя храма, короля Эдуарда Исповедника, который канонизирован католической Церковью и почитается Сурожской епархией Русской Православной Церкви как местночтимый святой. Великолепные саркофаги монархов, восходивших вслед за ним на английский трон, окружены могилами сотен их прославленных подданных: здесь покоятся Ньютон и Дарвин, Чосер и Диккенс, Гендель и Перселл…

Вот в таком соседстве по инициативе одного из капелланов, служивших на Западном фронте, в ноябре 1920 года оказался британский Неизвестный солдат. У его могилы нет горелки с огнем. Это черная мраморная плита в пышной раме из алых маков. Главы государств, приезжающие в Лондон с официальным визитом, по протоколу обязаны несколько минут постоять у нее молча: это время отведено им для молитвы (как они при этом молятся и молятся ли вообще — их личное дело). На соседних колоннах размещены большие православные иконы Спасителя и Божией Матери.

Различаются и надписи на могилах по обе стороны Ла-Манша. Слова на плите под Триумфальной аркой лаконичны: «Здесь покоится французский солдат, отдавший жизнь за родину, 1914.1918». В Аббатстве надпись длинная. Начинается она словами: «Под этим камнем покоится тело британского воина, имя и чин которого неизвестны…». В центре плиты написано, что этот солдат погиб «за Бога, короля и страну», причем слова «за Бога» исполнены более крупным шрифтом, чем все остальные. В конце объясняется, что именно поэтому неизвестного воина «похоронили здесь, среди королей».

Красные маки, так красиво обрамляющие могилу Неизвестного солдата, украшают в Англии как скульптурные памятники участникам мировых войн (такая статуя стоит, например, в Сити), так и мемориальные доски в храмах. Эти таблички с именами убитых на фронте прихожан начинаются длинными списками павших на войне 1914–1918 годов (она всегда именуется Великой), ниже перечислены те, кто не вернулся со Второй мировой, а еще ниже кое-где идут и фамилии погибших на Фолклендах. Перед глазами новых поколений — непрерывная английская история, прочно уходящая корнями в надежную толщу веков; солдаты начала, середины и конца ХХ века сменяют друг друга, умирая за тот же национальный уклад, за тот же королевский трон.

Похожие доски висят и во французских храмах. Там погибших во Второй мировой намного меньше, но они так же естественно продолжают длинные списки тех, кто пал на Великой войне. Стоят во французских городках и статуи солдат — на более или менее высоких постаментах, но всегда примерно человеческого роста, без претензий на гигантизм или особый пафос; с такими же списками погибших в обеих мировых войнах. Надписи тоже не делают разницы между ними. Например: «Детям Шамони, павшим за Францию». Не имеет значения, погиб ли солдат из городка Шамони в 1914, 1918 или 1940 году. На памятнике написано, что он умер за Францию. Памятник — один на всех.

И красный мак, который жители Великобритании, Канады, США, Австралии и других стран прикрепляют к своей одежде в День поминовения, символизирует память о павших в обеих мировых войнах, из которых Великая война все-таки главенствует. Без этой, Первой, взорвавшей традиционную Европу мировой бойни не было бы и Второй.

Примечательно, что Институт национальной памяти Украины недавно также предложил сделать красный мак символом поминовения павших солдат, что призвано стать знаком вхождения нового государства в европейское культурное пространство. Вот только надпись на рисунке, разработанном украинскими дизайнерами — отнюдь не в европейской традиции: «1939­–1945. Нiколи знову». Первая Мировая война тем самым по-прежнему исключена из памяти, значима только Вторая. Это не по-европейски, это вполне по-советски.

И, наконец, могила Неизвестного солдата в Александровском саду, у стены Московского Кремля. Горящий над ней огонь официально именуется вечным, что на русском языке (по контрасту с французским) совпадает с библейским именованием адского пламени. Он вырывается из пятиконечной звезды. Пятиконечная звезда — символ древний и в контексте мировой истории многозначный. Точно так же, как свастика. Но как свастика с определенного времени безоговорочно связана с германским нацизмом, так и пятиконечная звезда в русском пространстве с 1917 года стала однозначной. Это символ власти большевиков, и на могиле Неизвестного солдата она присутствует именно в этом своем качестве. Выходящий из нее огонь был зажжен в 1967 году от такого же вечного огня у мемориала «Борцам революции» на Марсовом поле, что недвусмысленно символизирует преемственную связь между двумя могилами.

Напомню, кто похоронен на Марсовом поле. Несколько красных латышских стрелков во главе со своим комиссаром. Первый начальник Петроградской Чека Моисей Урицкий. Комиссар по делам печати, пропаганды и агитации Володарский (псевдоним Моисея Гольдштейна). Его соратник Анатолий Луначарский с восхищением вспоминал о нем: «Он был весь пронизан не только грозой Октября, но и пришедшими уже после его смерти грозами взрывов красного террора. Этого мы скрывать не будем. Володарский был террорист». Кстати, Луначарский и был автором размещенных на мемориале пафосных надписей. А в 1957 году, впервые в СССР, здесь был зажжен вечный огонь. Перенося его отсюда на могилу Неизвестного солдата, устроители тем самым провозглашали безвестного воина продолжателем дела тех самых «борцов революции». Не преемником тех солдат, которые пали за Россию в Первой мировой, но наследником тех, кто эту Россию разрушал, а ее защитников убивал.

Британский Неизвестный солдат лежит рядом с королями (один из которых — святой), величайшими учеными и писателями своей страны. Рядом с кем лежит у Кремлевской стены русский Неизвестный солдат? Здесь тоже несколько тысяч могил, как и в Вестминстерском аббатстве. Но чьи эти могилы? Не монархов, а тех, кто отдавал приказы об истреблении Дома Романовых; не представителей русской элиты, а тех, кто эту элиту (в том числе десятки тысяч офицеров, воевавших за Россию в Первую мировую) приговаривал к расстрелам из пулеметов или из наганов в затылок. Здесь они все: Свердлов, Дзержинский, Землячка, Войков, Воровский, Сталин. Во главе с Ульяновым-Лениным, который царит над ними в своем зиккурате. Вечный труп по соседству с вечным огнем.

За что же, за что помещен сюда бедный Неизвестный солдат? Это ли почитание его солдатской доблести, его жертвы? «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен», — написано на его могиле. Ради чего же совершен этот подвиг? Об этом ни слова. Неизвестный солдат, лежащий в Лондоне, умер, как там утверждается, «за Бога, короля и страну». Неизвестный солдат, лежащий в Париже — только за страну. За что погиб Неизвестный солдат, лежащий в Москве, его могила умалчивает. Ибо невозможно в окружении комиссарских символов, по соседству с Мавзолеем Ленина и могилами продолжателей его дела написать: «Погиб за Россию». Это когнитивный диссонанс.

Обсуждая традиции почитания памяти павших, Сергей Каринский предложил перенести могилу Неизвестного солдата в храм Христа Спасителя, изначально построенный как памятник погибшим в Отечественную войну 1812 года: «Это будет правильно и точно. Никаких масонских пентаграмм и огней негасимых». Тогда над могилой русского Неизвестного солдата, как и над могилой британского, могла бы постоянно звучать молитва.

Столь же справедливо было бы установить единый День поминовения всех русских воинов, когда-либо павших за Отечество на поле брани. Будет ли когда-нибудь в России такой день, привычный для наших былых союзников? Будет ли символом этого дня красный мак? «Аленький цветочек» — это было бы вполне по-русски. Но не совместим этот цветочек с выжигающим память огнем от «борцов революции».